– Это кладбище чужих воспоминаний, так что все закономерно. – Куратор отвернулся и пошел к нужному сектору. А орита быстро надела туфли и бросилась к двери. Она не оглядывалась, но ее не покидало ощущение, что Шелд смотрит ей в спину. И лишь за дверью она перевела дыхание и уже надежнее спрятала тонкую пластину в карман платья. И понадеялась, что за ее меховой накидкой мужчина не уловил этого движения.

– Уже закончили? – старик архивариус улыбнулся, опустив на нос круглые очки.

– Нет. Дознаватель Риххтер сам заберет нужные слайды.

– Повезло вам с куратором. – Старик снял окуляры и теперь неторопливо протирал стекла бархатной тряпочкой. Свет шара, зависшего над столом, матово отражался на его лысине, и Крис подумалось, что архивариус и ее тоже начищает этой бархаткой. Не зря же она так блестит. Очки вернулись на нос с крупными темными порами. – А вот ему не везет с оритами. Такая жалость.

– Да? Почему же? – без интереса спросила Крис, оглянувшись на дверь и размышляя, что делать, если Шелд вдруг спросит, какого мрака она прячет под мехом слайд. И что соврать, чтобы это было хоть немного убедительно!

– Так умирают, – оповестил старик. И снова снял очки, придирчиво осматривая прозрачное до невидимости стекло. – Трое уже ушли. Хоть вы поживите, замучился же бедняга каждый раз к новой привыкать…

Кристина так опешила, что даже не сразу нашла, что ответить. А когда все же открыла рот, дверь хлопнула, впуская ее куратора.

– Хранитель Риххтер, – архивариус расплылся в улыбке, обнажая вставную челюсть, – все нашли?

– Конечно, у вас образцовый порядок, Патрик. Только когда вы уже перестанете называть нас хранителями?

– Так ведь хранители же, чего ж тут… Хранители воспоминаний. – Архивариус блеснул стеклами очков и лысиной. – А я вот вашей девочке рассказывал, какой вы человек замечательный…

Шелд поморщился.

– Полно, Патрик. Пойдемте, Кристина.

По ступенькам на верхнюю галерею поднимались молча, и орита от волнения даже их все пересчитала. Оказалось 254.

– А архивариус, он уже давно в Хранилище, да? – спросила Крис, тяготясь молчанием.

– Он сказал тебе что–то обидное? – Шелд глянул остро, и Крис недоуменно покачала головой. – Да, он всю жизнь в Хранилище. Порой мне кажется, что старик слегка не в себе, но порядок у него образцовый. Он даже не поднимается наверх, спит в каморке за стеллажами. И любит говорить странности новым сотрудникам, не обращай внимания, если и тебе он наговорил лишнего. Патрик порой теряет связь с реальностью.

Кристина промолчала. Ей старик не показался сумасшедшим, хотя кто знает? Порой ей чудилось, что в этом здании сумасшедшие все.

– Ты обещала кофе, – напомнил Шелд, когда они вернулись в кабинет.

– Уже делаю. – Кристина скрылась за дверью и спрятала слайд в свою сумочку, облегченно вздыхая. Куратор ничего не заметил, и дышать стало легче. Когда кофе известил пузырьками о готовности, орита почти уже успокоилась и в кабинет вернулась с улыбкой.

– Кстати, сегодня освободишься раньше, – обрадовал Шелд, не поднимая головы от кристаллов, которые просматривал, делая быстрые пометки в тетради. – У меня выезд через час, ты там не нужна, сам справлюсь.

– Хорошо, – несколько удивленно протянула Крис, но возражать, конечно, не стала. К тому же ей тоже не терпелось укрыться за надежными стенами своего дома, так что сегодня ей везло.

И стены Хранилища она покидала довольная.

***

Шелд откинулся в кресле, сложив кончики пальцев. Так ему всегда лучше думалось. Еще раз посмотрел на раскрытое личное дело новой ориты. Заглядывать снова необходимости не было: у него была прекрасная память, и все сведения, содержащиеся внутри, он запомнил с первого раза.

Но этих сведений было недостаточно.

Он взял со стола металлическую заколку с синим камнем, еще утром украшавшую черные волосы Кристины, и залпом глотнул янтарь. Солнечный, тягучий, как смола, напиток обжег гортань и камнем провалился в желудок. Боль расцвела внутри, словно алый цветок, но Шелд привычно не обратил на нее внимания, погружаясь в накопитель. Глубже и глубже…

Заколка выпала из ладони и насмешливо звякнула, ударившись о дерево стола. Дознаватель снова откинулся в кресле, на его лице играла улыбка. Это было интересно. И даже очень. Ведь такой удобный накопитель – метал и камень, стоявший в первых строчках классификатора Вельмута, не содержал ни крупицы воспоминаний о своей владелице. Ни одного, даже самого незначительного.

А это значит, что девушка хорошо позаботилась о своей защите.

***

Лето

Кай

Бросил куртку в коридоре, снял туфли и, не включая свет, прошел в комнату. И первым делом наступил в лужу.

– Что за…– ругнулся я и щелкнул выключателем. И выругался снова. Никогда не думал, что одно маленькое недоразумение, слепое и полудохлое, способно привести мою идеальную гостиную в состояние полнейшего хаоса!

Покрывало с дивана валялось на полу и было подозрительно испачкано в чем–то отвратительно мерзком. Светлый ковер в пятнах и шерсти. Тарелка с молоком перевернута и задвинута под кресло. Следов молока, правда, нет, зато есть следы того, во что это молоко превратилось в тщедушном кошачьем тельце. А самое гадкое, что мой любимый хронометр с цаплей валяется на полу, и серебряная птица укоризненно щелкает клювом.

– Утоплю, – хмуро сдирая мокрые носки, решил я. Оглянулся, пытаясь понять, где спрятался виновник этих художеств. Следующий час я потратил на поиски облезлого кота, с каждой песчинкой времени злясь все сильнее и в красках представляя, что я сделаю с этим гаденышем. В коридоре обнаружился разрытый фикус, земля была перемещена из горшка почти полностью и ровными влажными горками возвышалась на паркете красного дерева. Сам паркет местами поцарапан. Так же, как и край антикварного столика. Но самого животного не было нигде, словно оно испарилось.

– Сам придешь, – я пнул от злости тот самый столик и ушел на кухню, оставив дверь открытой.

Кухарка приходила два раза в неделю, и сейчас я достал телячьи отбивные, бросил их на сковороду, чтобы разогреть. Жирный мясной запах поплыл по комнатам, наполняя мой рот слюной. Я сел к стойке, отрезая от сочных отбивных толстые куски и с удовольствием отправляя в рот. Поглядывал на дверь. Но гаденыш так и не явился.

– А ты не дурак, – хмыкнул я и ушел мыться. Жесткий контрастный душ несколько усмирил мое желание выкинуть кошака на улицу, как только найду. К тому же в голове были другие мысли и вопросы, так что я почти забыл о животном. Вытираться не стал, повязал на бедра полотенце и вернулся в кухню.

Оставшаяся отбивная исчезла с тарелки. Кота я снова не нашел.

Но неожиданно для себя рассмеялся. Такое желание жить и изворотливость в тщедушном полуслепом создании все же вызывали уважение.

***

Еда пропадала регулярно, но самого кота я за три дня так и не увидел. Зато он приспособил для своих нужд угол в коридоре, и в доме уже отчетливо попахивало кошатиной. И это меня совсем не радовало, как и необходимость за ним убирать. А когда домработница поставила меня в известность, что вынуждена будет уволиться, если я не уберу животное, на которое у нее аллергия, я сильно загрустил. Женщина хлюпала распухшим покрасневшим носом и красноречиво чихала.

Я выбрал животное.

Домработница, кажется, пожелала мне сдохнуть вместе с котом. Или это она снова чихнула? Я не разобрал.

***

На четвертый день кот явился, когда я ужинал. Сначала в дверь всунулся черный нос и подрагивающие усы, потом треугольная морда с большими ушами, а после бочком, словно краб, и остальное кошачье тельце. Мрак жадно принюхивался, поводя мордой, но, похоже, ничего не видел. Глаза слиплись от гноя, да и в целом животное выглядело еще хуже, чем я его помнил. И в довершение всего это издевательство чихнуло и свалилось на пол.

– Мрак, – констатировал я. С интересом понаблюдал, как зверь пытается подняться, а потом пригибаясь, ползком двигается в мою сторону, отчаянно принюхиваясь. Меня он то ли не почувствовал, то ли слишком проголодался. Вчера я забыл оставить на кухне еду.